Даже у меня бывают такие дни, когда кажется, что всё бессмысленно - и становиться лучше, и куда-то двигаться и вообще что-либо делать. Ведь всё всё равно когда-нибудь закончится, осушится, погаснет, перестанет быть. Так зачем тогда всё это?
Тот деятельный огонь во мне, который обыкновенно с каждым утром разгорается всё ярче - тухнет и мерцает облитыми водой углями.
Тогда я ложусь и сплю. Или ем какие-нибудь вкусности. Или перечитываю, пересматриваю любимые вещи.
Просто пережидаю то, время, когда что-нибудь новое, потрясающее воображение снова вдохнёт в меня этот огонь миллионного кубка, чтобы завтра утром встать и принятся за работу.
Главное - переждать.
И я всегда очень сочувствую тем людям, для которых огонь в кубке не разгорится никогда.
Воскресенье, 01 февраля 2015
Вообще, я человек очень закрытый и необщительный. Погруженный в себя интроверт. Молчать могу часами, и не чувствовать себя при этом неуютно.
Но моё молчание родом не из смущения: я могу запросто подойти к незнакомому человеку, если мне надо, и заговорить с ним, познакомиться, подружиться... (Другое дело, что на следующий день я могу не вспомнить ни его имени, ни лица).
Я как-то спросила девочек, которые со мной в комнате живут - "А вообще, я много разговариваю?" Они ответили, мол, шутишь что ли, ты обычно в наушниках сидишь, что-то слушаешь и молчишь. Я же этого совсем не замечаю, потому, что в голове у меня обычно чей-то голос: когда читаю, когда музыка фоном, когда думаю или слагаю обоснуй к какой-нибудь новой истории; просто про себя проговариваю диалоги персонажей, стихи, которые надо срочно записать, а некуда, и когда бумага, наконец-таки, находится, половина строк уже безнадёжно забыта.
Мне не скучно в компании себя самой, хотя есть люди, рядом с которыми я сама "разгружаюсь" и становлюсь почти интровертом. Но это когда они рядом.
Когда же я сижу одна, то всегда чем-то занимаюсь - правда, не всегда чем-то полезным, но это уже другое дело. И вот в этом вечном полузабытьи я забываю и отвечать на сообщения, хотя порой, когда накапливаются, заставляю себя разгрести эту кучу.
Но. Но. Бывают такие моменты, когда на меня прямо-таки нападают приступы общительности. Помню, так случилось, когда я больше двух недель пролежала одна в палате, в какой-то полузаброшенной больнице, иногда напоминающую камнатку из хоррор-игры. Помнится, в те времена я ещё писала "Рождённого весной" и могла пообщаться только с медсестрой, которая приносила мне еду два раза в день и со мной общаться не сильно горела желанием. Мама приезжала два раза - привозила отбивных, мы с ней по телефону бывало, общались. Так вот когда я выписалась (только по той причине, что они ничего не нашли, и чтобы слечь уже в дальний город - обласной центр с новым приступом), я болтала без умолку целый день, и выдала настоящую тираду, прямо образец риторики, в чём-то (в чём уже не помню), обвиняя своего любимого братца.
Так вот, когда эти приступы настигают меня, я могу писать всем подряд, сочинять всё подряд, говорить всё подряд и общаться со всеми, кто только попадает в моё поле зрения. Иногда в такие дни я и сама думаю, что лучше никому не попадаться до окончания процессии на моём пути.
Как-то так :)
Среда, 11 февраля 2015
Я не тот человек, который получает удовольствие от невесомости, мне в любом случае нужно какое-то постоянство, определённость. Поэтому висение на протяжении полугода на некой проволоке, которая того и гляди, порвётся от моего веса - как-то не радовала. Но, как говорят японцы - если у тебя в жизни не было трудностей, найди или купи их. Так что я теперь человек немного закалённый, и даже могу немного насладится этой подвешенностью, хотя какая-то часть попрежнему вопит об опасности и неустойчивости такого положения, требуя себе платформу, а не цирковой канат.
В общем-то неустойчивость - это тоже положение, но если в этом положении ты отчаянно хочешь выжить и, мало того, обеспечить себе нормальное будущее, где будут квартира, компьютер и кот, приходится барахтаться. Наш век, несмотря на эти войны слишком спокойный - развивается цивилизация, а люди, наоборот, прекращают развитие. Ведь развитие - это как раз движение, а не нужно много уменья и наблюдательности, чтобы заметить - чем дальше уходит техника, там медленее становятся люди. Причем, это начинается с детства - тут уже всё очевидно: ещё пару лет назад - ну, в моё детство, а оно было не так далеко, дети играли в подвижные игры, сейчас - в компьютерные, и приучаясь с младенчества к вседоступности, к малоподвижности - человек взрослея, редко радикально меняется. Соответственно, та же вседоступность притупляет у него инстинкты выживания - так же, как щенок дикого волка после домашник условий вряд ли пройдёт естественный отбор в естественных условиях, неспособный без дополнительного обучения обеспечить себе полноценную защиту и пропитание, так и человек, рахомлевший в каменной, защищённой от всех бед квартире на десятом этаже, которую он покидает только вперёд ногами и в белых тапочках, ибо даже еду можно заказать на дом, быстро погибнет в какой-нибудь чрезвычайной ситуации. Беопасность приучает нас думать вяло и медленно или не думать вообще. Неустойчиость, порождающая мысли, что застра может и апокалипсис случится, а может и жить мне будет негде - заставляет размышлять и барахтаться.
Да и вообще, некоторое количество стрессов организму полезны.
Тут, конечно, нельзя преувеличивать, мол, неустойчивость, критические ситуации полезны везде и всюду - ибо передоз тоже не есть хорошо и постоянно жить в таком ритме - врагу не пожелаешь, но лично для это встряхнуло и сделало более самостоятельной и взрослой, послужило некиим полезным опытом, а значит, не прошло зря.
Четверг, 02 апреля 2015
Я люблю читать о том, как любят мужчины и убивают женщины. Наверно как раз потому, что обычно всё наоборот, а нежность на лице мужчины, как и храбрость воина в сердце женщины, никогда не оставят меня равнодушной.
Воскресенье, 07 июня 2015
И что Вы думаете. Жру лук. Потом дошло, что где-то там в закоулках шкафа лежит ещё хлеб.
Теперь у меня хлеб с луком.
Жру хлеб с луком.
Нет, серьёзно.
А ещё там где-то кипятится кофе.
А всё почему? Потому что кто-то сидел за вышивкой с 11 утра и до 20 вечера. Так время незаметно пролетело.
А в Понедельник экзамен. Но Нитка молодец - Нитка довышивала какую-то хреновину и теперь гордится собой как пылесос-автопилот.
А эмм... да, уже завтра - экзамен по старославянскому. Но Нитка довышивала.
Идиот а не Нитка.
Почему-то у меня есть дурная привычка вспоминать, что у меня есть дневник только перед экзаменами.
А, да, понимаю - просто перед экзаменами ныть хочется особенно сильно.
И что вы думаете, я перед "завтра" делаю сейчас?
Сейчас мне пора бы было взяться за голову, а то потом придётся хвататься за горло, но нет, но нет же, нет, теперь, после того, как до 20 нитка рукодельничала, и ещё 4 часа убила в ЛОЛ ей приспичило писать про котов, потому что коты же важнее, чем старославянский, где я путаю эр и ерь, а на "ять" и "херь" моя фантазия устраивает мне оргии с последующей эвтаназией.
"И плыл челн по заморским морям, и возбуждал всех воинов на ответную реакцию..."
А ещё я фрустрирую. И слушаю Fleur - больше, больше формалина, и Биттлз с "yellow submarine" и милашеской нармоманской "Люси ин зэ Скай оф Даймондс".
Господи прости, ненавижу лето.
Дайте мне ружьё - и я его застрелю.
Хочу жить ночью.
В холодильнике.
В общем, да, я ещё вернусь, ибо нытьё моё бесконечно.
И вот, творенье моё. Всё что хотела - я здесь сказала. Вот честно, как кусок души отхреначила, хотя по-началу вроде баловалась и такая ерунда в голову шла. В общем, как обычно. Трагик, мля.
Пока - любимое моё стихотворенье, из свех мною написанных (исключая, разве что, одно четверостишие)
Синий
Я обожаю синий.
Синий в моих глазах. Синий в моих ушах. Голос –
как воздух мой – синий, льнёт к серым чужим сердцам,
крася – мысли их, чувства их – краской – в синий.
Голос мой.
Волны бьют, волны жгут. Холодно.
Синий – тут.
А за океаном – в окне,
Лето стучит ко мне.
Но оно не знает, где дверь.
Оно не нужно. Не мне, не теперь.
Я – в океане, в беседке, под крышей,
где вовсе не слышно звуков
чужих, кроме шума цветов,
Синего стука.
Все птицы вокруг – как чайки, качаясь,
И падая в толщу воды,
Кричат мне отчаясь,
«Спаси нас. ожди. подожди».
В беседке нет света, в беседке морозы,
И в памятный – тот же – час,
Я голосом – синим – в безликие волны:
«Не могу. Никого из вас!»
И качаясь – в качелях, в беседке
без света – среди океана, гроз,
Голос мой оголённый, с остатками лета,
Просит звука безгранных звёзд.
Хотя… все равно – в извести, без вести,
в проволоке, в хватке пут:
Я обожаю синий.
Понедельник, 15 июня 2015
Ещё одно моё наблюдение на сегодня:
Безопасной бритвой, конечно, порезаться трудно, но вот избить - очень даже, ибо после неё у меня болит всё, что может болеть.
(А Мария сказала, что когда болят подмышки, у человека может быть рак. Мда. И я вот сижу и думаю, меня избили бритвой или раком?
Вторник, 16 июня 2015
Не помню, выкладывала сюда этот стих или нет. Очень давно написан, но почему-то сегодня вспомнился.
Кто-то молится. Ставит свечки за детей (свои) пропащие души,
Кто-то верит в любовь. И вот правда не знаю, стоит ли их слушать?
Кто-то без вести отбыл искать свою малоимущую долю –
Он судьбу давно-о пропил, вот и пытается допропивать волю.
Кто-то сказки читает, а кто-то их пишет – водит пером по страницам.
Только в них оживают гномы, принцессы – узнаёшь их в соседних лицах?
Кто-то вечно во что-то играет, и смеётся вечно.
У таких нет проблем, их калейдоскоп вертит сладостно, бесконечно.
Ну а кто-то живёт-умирает в медовой соте,
Отдаёт-забирает эстафетную палочку горести иль заботы.
Или ходит упорно по ломаной жаждая чести. Славы, мести –
Неважное в общем-то, только б ходить, выслушивать чьи-то вести…
Все мы в принципе и по природе хотим занять себя чем угодно,
Помечтать, рассуждать каково это: жить безбедно, дышать свободно.
Но когда вот тебя кто-то спросит погромче: «Кто ты?»
Кем назвать себя сможешь и что предпочтёшь: презрение или квоты?
А это Питер Брейгель
Среда, 17 июня 2015
На самом деле, я не умею писать о чувствах. Пытаюсь, а не умею. Никак не могу схватить эту стихию. Возможно в силу возраста, недостаточной образованности или ещё Бог знает чего мне не доступно понимание самой сути красоты, которая по Достоевскому "Спасёт мир". Красота, более сложная, о которой писал Соловьёв: "Добро, отделенное от истины и красоты, есть только неопределенное чувство, бессильный порыв, истина отвлеченная есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир..." Когда я была младше и возраст навязывал мне идеалистическое миропонимание, вселенная представлялась мне круглой, вещи представлялись либо идеальными, либо уродливыми, мир - белым и черным, с недоступными, но желанными оттенками серого. Как и положено - я думала, что знаю всё - знаю саму природу чувств, хотя на самом деле и не чувствовала ничего - "ни любви, ни жалости". Я была бездушным ребёнком. Не исключением, правда. Я могла рассказать о мире - простом и доступном. Я в это верила, я могла быть убедительной, поэтому мне верили те, кто и сами ничего не знал о мире. А те, кто знал, конечно, ничего не говорили - то ли жалели, то ли думали, что это должно прийти само, то ли, возможно, относя себя к ряду посвященных, ревниво хранили эти знания от непосвящённых. Я не думала о себе, как о пророке, я знала достаточно много для ребёнка моего возраста, но эти знания стояли пусть рядом, но немного в стороне - как какая-то отдельная личность, которая иногда занимала моё место на бумаге - идентичная, но, опять же, не прочувствованная сильно, крепко, сердцем, по-настоящему. Теперь всё совсем иначе. Единственное, что я знаю о мире - то, что, возможно, он есть - он есть не снаружи, а внутри нас. И каждый раз у меня перехватывает дыхание, когда я представляю себе эти миры - десятки тысяч - в каждом из нас - живом и неживом, молодом и старом, разумном и сумасшедшем. И все миры представляются мне то шарами, то какими-то туманными сферами с непонятными очертаниями, чьё соприкосновение вызывает неразличимую человеческим ухом музыку. Теперь я не знаю мир. Теперь мир для меня загадка - даже, или - особенно - мой собственный. Я знаю, что происходит, но не могу описать это, мне не хватает выражений, слов. Я учу языки в попытке восполнить это - перевести свой мир на язык человека, на язык словесных ощущений, но каждый раз понимаю - мало. Всё равно не хватает. И каким-то шестым чувством заранее знаю - никаких слов не хватит. Но я хотя бы пытаюсь. Я до сих пор не знаю, что такое красота, но мои понятия о ней изменились - теперь я хотя бы могу сказать, что пустой идеал - это не красота, а всего лишь никому не нужное совершенство. Тут, возможно, возникнет вопрос, почему сейчас "50 оттенков", или "Сумерки", или ещё тысячи бессмысленных вещей вызывают у людей восторг, чувство блаженства и удовлетворения, но разве не люди сами вкладывают свои чувства в эти образы: авторы таких вещей всего лишь описывают предельно общий образ, в который можно вложить свой смысл, абсолютно любой. Поэтому образ "мистера Грея" или "Беллы" можно назвать идеальным. И уже сами читатели вкладывают в идеальную оболочку - идеальный образ нужное им содержание. Они видят то, чего нет - совсем как мудрецы в древней индии, предполагавшие, что каждый может понять одну и ту же вещь по своему, и в этом и лежит весь смысл искусства. Процесс наполнения идеала смыслом в этом случае походит на наполнение игрушечного медведя плюшем, соломой, другим материалом - по вкусу. Вкусы у всех разные - и вот поэтому различные уже "наполненные" идеалы так отвергаются одними и разделяются другими. Поэтому кто-то млеет от Достоевского, а кто-то его терпеть не может, кто-то называет Брэдбери пророком, а кто-то ставит его в один ряд с третьесортными литераторами. "Наполненные" идеалы - попытка воплотить один и тот-же, "тот самый", увиденный с различных точек зрения, описанный в меру сил, способностей, опыта и ещё многих вещей - той совокупности всей человеческой жизни, которую не способен описать ни один биограф, а "пустые" идеалы - это как портал - но не к "тому самому", а к неопределённо-человеческому, чтобы угодить всем, чтобы каждый мог наполнить идеал собой. Не ручаюсь говорить точно, но думаю в этом и лежит причина популярности таких вещей. Я, как обычно, отклоняюсь от темы. О чём я писала раньше? Конечно, о чувствах - не только, впрочем, о любви, хотя в основном, именно о ней. Я писала о дружбе, о ненависти, о жажде, об искушении. Не хотелось бы писать о негативных, отвратительных чувствах, так как сама я их почти не испытываю, и знаю их больше со слов - с чужих далёких слов матери или книг. Это многоголосое знание живёт во мне, оно для меня интуитивно-достоверно, оно едва ли не прочувствовано, и всё же - эта часть мира отторгается мной, как неправильная, неестественная. Некоторые философы развили теорию, что изначально человек - злое создание, а добро ему уже прививается с возрастом. Они приводили в пример детей, которые неосознанно жестоки, но для меня ключевое слово - "неосознанно". Понятия "добро", "красота", "зло", "уродство" - не существуют вне нашего сознания. И только когда мы осознаём их - в контексте нашего времени, менталитета, возраста и прочих ограничивающих факторов, как как без них мы просто не способны осознать всю широту понятия - без контекста оно для нас недостижимо - только тогда нас можно назвать добрыми или злыми. В древние времена, когда ещё господствовало мифологическое миропонимание, некоторые народы считали, что у детей до определённого возраста нет души. И что тогда "зло" для создания бездушного? Назовём ли мы злом убивший нашего друга камнепад или молнию, поджегшую наш дом? До "осознания", дети - такая же стихия, как гром или ветер. И вообще, что тогда есть человек? Humanity - на английском и "человек", и "гуманность". А что есть "гуманность"? Эти темы можно развивать бесконечно. Возможно, для меня тяжело описать чувства и потому, что я не могу придерживаться какой-то определённой философии. Это даже не как - сегодня я думаю, что правы те, кто считает, что человеку изначально свойственно "зло", а завтра на меня нагрянет просвящение, я начитаюсь статей о "добром" человеке, и буду думать до конца дня что человек добр, а после полуночи опять уверую в зло и так по кругу. Проблема в том, что я верю и в то и в другое одновременно - это даже не проблема выбора - я не не могу определиться с выбором, кто более верен, а принимаю доказательства обеих сторон и искренне считаю, что они оба правы, просто выражают эту правду - человеческим языком, и оттого она так несовершенна. Можно ведь отыскать третью "правду" и она будет не более ложна, чем её предшественники. Иногда, от невозможности выразить чувство у меня опускаются руки. Я и знаю, и не знаю чего мне не хватает для этого. Интуиция здесь для меня - проводник, но интуиция так же слепа, как остальные органы чувств. Интуиция сама не более, чем чувство. Наверное, слишком много "Я". Но а как иначе? Я всегда пытаюсь быть достоверной, но в чем я ещё могу быть столь достоверной, как не в попытках вложить себя в пространство текста - в совершенно другую вселенную - в которой мне вроде бы не место, но меня каждый раз зовёт туда неопределимый, непонятный голос. *** (второй пост) 05:11
К утру мне начинает казаться, что я слышу, как топают тараканы. И вообще, эта меланхолия меня убьёт - сейчас начитаюсь автобиографий Белого - и будет мне хана. Символисты - они такие. Но даже если так, Белый - это круто. Уже начало "Котика Летаева" меня впечатлило. "...самосознание разорвало мне мозг..."
Четверг, 16 июля 2015
00:21
Меня сделали люди. Люди, живущие со мной, во мне и вне меня. А вообще у меня много новостей. Но всё потом.
Пятница, 14 августа 2015
21:21
И моё сердце остановилось, Моё сердце замерло... Не то, что это будет пост-депрессия, просто хочу зафиксировать момент. Я сейчас дома, и здесь у меня соответственно, привычный бардак. Стреляют всегда, только так - иногда далеко, иногда близко. Это уже не страшно, но всё-равно немного нервозно. В общем... Иногда выстрелы похожи на салюты, вроде что-то вверх такое красочное запустили, а оно искрами, искрами. А иногда - на сердцебиение. Такое себе: "Ту-дух, ту... дух" - с разрывом в пару секунд в полной тишине полупустого города, в сопровождении прохладного вечернего ветра через раскрытое окно. И меня переполняет чувство, что где-то совсем рядом задумчиво и грустно бьётся это огромное сердце. А от чего грустит и бьётся - непонятно. Я прямо сейчас его слышу, и мама подойдя к открытому окну говорит: "Представляешь что там творится?" И представляю и нет одновременно - я точно не знаю, не была там, не была на войне вообще, но у меня богатое воображение... И ещё шум. От него нельзя уйти. Я как-то пробовала включить на полную музыку и забить, но не получается - всё равно, волей-неволей прислушиваешься к этим звукам. Они вроде как уже привычные - как куры за окном квохчут, но это так или иначе приковывает внимание. Я уезжаю 20-го обратно в Киев, и не знаю, радоваться этому или нет. С одной стороны, романтика военных действий свойственна моей натуре, и скорее всего не уйдёт, даже если опытным путём узнает, что такое военные кровь и грязь, но с другой стороны, у меня есть ещё и голова - и голова в предчувствии - не нелепом, хотя и маловероятном. Военные стараются не задевать мирных регионов, но инциденты всё равно случаются - это можно сравнить с ощущением опасности, кгда летишь в самолёте - с одной стороны ты знаешь, что риск авиакатастрофы очень низкий, но с другой стороны - всё равно боишься. Только здесь риск, конечно выше. И, нет, у меня не депрессия, просто здесь, дома, в моём привычном-с-детства-самом-безопасном-месте я нахожусь в таком состоянии... постоянной разбуженности. Это дезориентирует меня и добавляет непрошенного драйва. Я уже говорила, что всякий опыт полезен понемногу - не не знаю, касается ли это правило подобных вещей.
Среда, 02 марта 2016
05:08
Интимное должно оставаться интимным. Нет, не подумайте, это я о книгах. Просто, пыталась тут написать рецензию о "Приглашении на казнь" и попытка моя полностью провалилась. Получилась - сначала история, потом - малограмотное нечто, потом - комок букв, который я перечитала и оставила там дневать до моего последующего критического взгляда, за которым вероятнее всего последует Дэлит. Интимное должно оставаться интимным. Почему? Да, конечно, делиться впечатлениями это хорошо, да, уметь рассказать о книге - это тоже хорошо. Да, может быть я слишком придирчива, и, вполне вероятно завтра изменю своё мнение 10 раз кряду. Но, пока на часах четыре ночи - самое частное время суток, я пишу о чём думаю именно сейчас. Выражаясь в словах, интимное, если не зашифровано, не скрыто подтекстом художественного произведения превращается в глупость. Слова звучащие, казалось бы искренне, при повторном прочтении - тобой же - звучат, как младенческая глупость. И если младенцу это ещё прощается, то взрослым людям вряд ли стоит искать в таких эпитетах хоть какое-то утешение. Может быть умельцы слова и превращают такие эмоциональные отзывы в нечто вполне удобоваримое, но я не умелец, я даже не любитель. Когда я хочу сказать что-то о своих чувствах к книге, я говорю прямо. Если я ревела - я так и пишу, если смутилась, не ретуширую смущение стихотворным прологом. В рассказах - всё иначе. Рассказы ограничивают тебя в одном измерении, но, перемещая в другое, позволяют передать хотя бы ту монохромную гамму чувств, которая, так хотелось бы, что бы в ком-то из читателей зацвела дисперсией. Здесь во власти пишущего целое безумие подтекста. Нужно не говорить, нужно перемигиваться азбукой морзе, через дождь и цвета занавесок, иногда и сам не вполне понимая, что, через великое Фрейдовое бессознательное собираешься высказать. И тем не менее...
Воскресенье, 17 апреля 2016
На самом деле тоска - это цвет. Правда, я ещё не решила какой. Что-то между палитрой от тусклого тёмно-зелёного, до такого же тусклого-синего.
А это просто вещь, которая сделала мне день. https://secure.diary.ru/userdir/2/8/8/1/2881047/84052299.jpg
Comments